Приглашение к сомнению

(1988 г.)

 

Всем известно, как много пишут и говорят о «великом певце», о «страдальце» и «мученике» Владимире Высоцком, который объездил чуть ли не весь земной шар и которого многие из нас имели возможность видеть и слышать еще при его бурной и веселой жизни. Этот «гонимый» (а ему нельзя отказать в актерских способностях) играл все ведущие роли в своем театре и даже грозил разорвать отношения с друзьями-актерами, желавшими сыграть в спектакле главную роль, о чем мы узнали из телевизионной передачи, посвященной его жизни и творчеству. Он снялся в огромном количестве фильмов и почти во всех – пел свои песни. Прекрасная судьба, завидная доля. Но отчего же он мучился, ЧТО не давало ему до конца выразить себя? Как уверяют нас некоторые критики, ему не удалось при жизни реализовать свой поэтический талант, который был у него чуть ли не великим...

И вот журнал «Огонек» (1988. №4), пытаясь восполнить этот пробел в нашей культуре, публикует такие слова из воспоминаний о нем современных писателей: «Высоцкий – явление национальной культуры (выделено мной. – В.Х.) самого высокого класса» (Ю.Карякин). «На памяти моего поколения не было человека, на которого бы так откликнулась публика, как на Владимира Высоцкого. Так откликнулась, с таким доверием отнеслась, с такой любовью и печалью проводила бы с этой земли. Значит, он был поэт». (Н.Крымова).

Что ж, последнее замечание весьма красноречиво и естественно отражает бытующее мнение некоторых деятелей культуры о назначении поэта. Публика так не откликнулась, с таким доверием и вниманием не отнеслась и с такой печалью не проводила с этой земли ни Рубцова, ни Прасолова, ни Передреева. Значит, по логике Н.Крымовой, они не были поэтами в истинном значении этого слова. Публике, как говорится, виднее. Давайте спросим публику, КТО и ЧТО ей больше нравится, и на основании этого ответа скажем народу «подлинную» правду о настоящей поэзии и перепишем заново учебники литературы... Но тогда придется смириться с тем, что наши дети станут изучать русскую словесность по детективам Ю.Семенова и песенкам про «путану» и «ночное рандеву на бульваре роз».

Теперь хочу сказать без иронии. Если на чье-либо стихотворное (или стихотворно-песенное) творчество в поголовной восторженности откликается публика, то я глубоко сомневаюсь в том, что данный автор – истинный поэт.

Публика вообще редко когда способна заметить и оценить настоящего поэта, потому что он пишет не для нее.

Потребности публики в массе своей – мелки и примитивны. Ей подавай что-нибудь в духе «миллиона алых роз» – и успех будет обеспечен. Причем поголовный успех. Но значит ли это, что автор ревущего из всех окон шлягера – и есть настоящий поэт?

Нет, не в том состоит сущность творчества. Поэт никогда не живет сегодняшним днем, ему скучны потребности невзыскательной публики, он ими переболел еще в младенчестве своей души. Поэт живет в будущем, он всегда опережает свое время, и потому толпа его не понимает, не чувствует, а чаще всего – презирает, так как он не опускается до уровня ее интересов, но пытается ее возвысить, повести за собой. Толпе же этого не надо. Ей хорошо и приятно слышать песенки, сделанные для ее настроения, именно их толпа называет настоящим, подлинным искусством и ничего другого ей не надо. Вспомним пушкинские слова, вложенные в ее уста:

 

Зачем так звучно он поет?

Напрасно ухо поражая,

К какой он цели нас ведет?

О чем бренчит? Чему нас учит?

Зачем сердца волнует, мучит,

Как своенравный чародей?

Как ветер, песнь его свободна,

Зато как ветер и бесплодна:

Какая польза нам от ней?

 

Высоцкий писал для чрезмерно широкой, слишком неразборчивой публики, и потому он был в столь громадной массе – любим. А ведь это не трудно – писать для масс...

Уверен, ажиотаж вокруг Высоцкого пройдет. Лет через десять люди будут удивляться: да где же в его стихах поэзия? Все эти песенки – безвкусная пошлятинка, сдобренная алкогольно-уголовным жаргоном, паясничаньем и сальными прибаутками: «Мне говорят, она заразная, и глаз подбит, и ноги разные, мне говорят – она наводчица, а я плевал, мне очень хочется!» И все это хотят выдать за великую поэзию?! Давайте не будем смешить потомков...

Конъюнктура бывает всякая: официозная, воспевающая существующий порядок жизни, и мещанская, отвечающая мелким запросам и часто подпорченным вкусам обывателей. Так вот песни Высоцкого – это и есть самая настоящая конъюнктура. Он знал, на кого работал, чувствовал потребности аудитории, служил ей за свою популярность, платил за ее верность новыми и новыми вульгарно-ерническими безделками, не имеющими к поэзии никакого отношения.

Считается, что Высоцкий умел говорить правду. Какую именно правду, о чем? – этого в точности не вспоминают, но так считается и все тут. Собственно, ничего по-настоящему правдивого и особенно смелого он в своих песнях не сказал. Но если даже и допустить, что он все-таки выразил нечто уж слишком правдивое, то возникнет вопрос: почему же в наши прежние такие-сякие «застойные» времена ему ДАВАЛИ эту «правду» говорить и при всем при том выпускали неограниченно гастролировать да и просто «погулять» за кордон? Ведь мы знаем, что те, кто действительно имел смелость сказать Правду, – умолкали надолго или навсегда. Не потому ли, что «правда» его была никому не страшна?

Чаще всего Правду он высмеивал, доводил до абсурда, и в циничном своем к ней отношении под хохоток замирающей публики Она превращалась в правдивую ложь.

Когда над Правдой издеваются и смеются, – это не означает, что говорят ПРАВДУ.

Высоцкий действительно говорил, точнее пел о том, что наш народ спивался, но под его хрипящий крик народ почему-то с еще большим азартом продолжал спиваться и дальше. Вот это – правда.

И если сейчас в его архивах находят откровенные, смелые строки и публикуют их, то это не значит, что их он – произносил. Оказывается, по-настоящему смелые слова и у него – молчали. А поэтов, которые так и не смогли при жизни сказать всю наболевшую в них правду, в нашей стране было немало. И не нужно думать, что Высоцкий среди них – лучший. Ведь правда в поэтических произведениях не может являться самоцелью, необходимо ее художественное воплощение.

Самые правдивые произведения Твардовского, Ахматовой, Смелякова, Яшина увидели свет только после смерти их авторов. Разве есть у Высоцкого хоть что-нибудь, близкое той горькой ПРАВДЕ, которую сказали они?

Он сам признавался в одном из посмертно опубликованных в «Огоньке» стихотворений:

 

И нас хотя расстрелы не косили,

Но жили мы, поднять не смея глаз.

Мы тоже дети страшных лет России –

Безвременье вливало водку в нас.

 

Если не обращать внимания на стихотворную неряшливость данных строк («хотя... но»), то нельзя не заметить, что обыгрывание блоковских слов «Мы – дети страшных лет России» выглядит на фоне «вливающейся» «в нас» водки неумно и кощунственно.

Честно говоря, как личность Владимир Высоцкий мне импонировал. В молодости я тоже на какое-то время попал под влияние его песен, пока всерьез не стал задумываться над смыслом творчества как такового. Высоцкий был человек одаренный от природы, в нем были заложены творческие задатки, но уж явно невеликие. И вот эти невеликие творческие задатки боролись в нем, раздирали во все стороны, изматывали душу. В нем было много темперамента, страсти, желания действовать, кричать, быть на виду. Это его и погубило.

Не умея отдать всего себя чему-то одному, он, видимо, и сам толком не знал, КТО он больше – поэт ли, бард ли, актер? И тот, и другой, и третий, – возразят мне его поклонники. Не буду спорить – пусть так. Но тогда прекратите все разговоры о великом поэте Высоцком!

Давно сказано: служенье муз не терпит суеты. Быть великим поэтом – это такая заслуга и такое достоинство, которые выпадают на долю редчайшим личностям, положившим на это всю свою жизнь без остатка. Излишне приводить примеры. Их все знают без меня. Быть великим актером – тоже самое. Быть великим певцом – тоже. А кое-кто склонен даже считать Высоцкого великим композитором. Сами видите – смешно.

Да потому он и не стал ни тем, ни другим, ни третьим, что способности эти в нем были посредственные. Будь он действительно настоящим поэтом, то всем остальным в своей жизни он давно бы пренебрег, отбросил как лишнее, мешающее серьезному, глубокому творчеству. Но он не способен был отказаться ни от чего для себя лишнего, именно потому, что, скорее всего, не чувствовал в себе духовной силы и потребности в настоящей поэтической работе. Когда поэт чувствует в себе такую силу, тогда все остальные прежние его увлечения теряют для него значение и отходят на задний план. Лермонтов был способным художником, но сам относился к своим занятиям живописью не иначе как к приятному увлечению.

Но тогда Высоцкому надо было бы отказаться от самого главного в его жизни – от бешеной, умопомрачительной славы. Однако отказаться от славы способны только настоящие творцы... Для Высоцкого это было немыслимо. И это – лишнее подтверждение тому, что он не был настоящим поэтом.

1988 г.