ДОПРОС
(Фрагмент
романа «Поле битвы»)
На
следующий день Погудин вернулся в Москву. В почтовом
ящике он обнаружил повестку, вызывающую его в окружную прокуратуру. А явиться
он должен был именно сегодня – к четырнадцати часам.
Поначалу
Александр крайне удивился, но, подумав, пришел к некоторому логическому
заключению. Конечно же, догадался он, его неосторожные разговоры о «боевой»
организации не могли не дойти до охранных органов...
Он
поднялся в квартиру и еще раз посмотрел на часы. Стрелки показывали половину
второго. Сбросил джинсовую куртку, в которой приехал с никодимовской
дачи, надел клетчатую с короткими рукавами рубашку, достал из письменного стола
паспорт и, вновь поставив квартиру на сигнализацию, направился по указанному в
повестке адресу. По пути он для себя решил: «На испуг они меня не возьмут. Не
они, а я от них кое-что узнаю».
Поплутав
по коридорам прокуратуры, Александр отыскал нужную комнату. Постучал в дверь.
Войдя, он увидел молодого человека в белой рубашке, что-то быстро строчащего за
массивным полированным столом, на углу которого громоздился монитор компьютера.
Протянул повестку. Молодой человек предложил Александру сесть, затем снял
трубку внутреннего телефона и быстро нажал на три клавиши.
–
Гелий Миронович, здесь у меня Погудин,
– доложил он. – Зверев будет? Хорошо, понял.
Он
опустил трубку и со словами «подождите немного» принялся строчить дальше. А из
динамика, стоящего на высоком зеленом сейфе, доносилась спокойная эстрадная
мелодия.
Минут
через пять к ним в комнату вошел высокий худощавый мужчина в сером костюме. Он
сел на стул напротив Александра, прищурив жесткие и, как показалось Погудину, въедливые глаза. Сквозь очки Александр
внимательно его разглядел. С гладко выбритым интеллигентным лицом он казался не старше тридцати пяти лет.
Молодой
человек в белой рубашке отложил в сторону
исписанный лист.
–
Александр Юрьевич, – поднял он взгляд на Погудина, –
мы пригласили вас, чтобы побеседовать по нескольким щекотливым вопросам. Меня
зовут Владимир Алексеевич. Фамилия – Скопин. Я следователь по особо важным
делам. А это, – он посмотрел на худощавого мужчину, – тоже следователь, но
Московской городской прокуратуры – Леонид Михайлович Зверев.
Кстати, у вас паспорт с собой? Позвольте взглянуть.
Александр
положил на стол документ в кожаной обложке. «Круто они за меня взялись...» –
мелькнуло в его сознании.
Молодой
человек, назвавшийся Скопиным, достал из стола бланк протокола и сделал в нем
несколько записей, глядя в паспорт Погудина.
–
Так-так, – негромко проговорил он, – вы разведены, и у вас имеется
несовершеннолетняя дочь... – Он вновь что-то записал в протокол.
Погудин решил выдержать паузу, ни о чем не спрашивая, чтобы показать им свое спокойствие и сразу
отмести любые попытки шантажа.
–
Александр Юрьевич, – начал издалека следователь Скопин, – где вы проходили
армейскую службу?
Этот
вопрос немного насторожил Погудина.
–
В Восточной Сибири, – как можно равнодушнее отозвался он.
–
А точнее под Красноярском? Так?
–
Абсолютно верно.
–
Насколько нам известно, это был полк ПВО.
–
Вам правильно известно, – без напряжения подтвердил Погудин.
–
Не могли бы припомнить, Александр Юрьевич, что там у вас произошло с одним
капитаном по фамилии.., – молодой следователь раскрыл
папку, лежащую на краю стола, и вынул из нее лист бумаги с отпечатанным на машинке
текстом, – по фамилии Миронов?
–
Извините, но такой фамилии я не помню, – криво улыбнувшись, ответил Александр.
–
Не помните? – удивился Скопин. – Странно, очень странно...
–
Так ведь служил-то я давно, уже более двадцати лет прошло... Какие там фамилии
помнить...
–
Я вам верю, – согласно кивнул молодой следователь в белой рубашке, – фамилии
помнить не обязательно. Но случай-то этот вряд ли вы
могли забыть.
–
Какой случай? – выразил недоумение Погудин.
–
Да вот, – следователь Скопин поднял над столом лист с машинописным текстом, – у
меня в руках копия рапорта капитана Миронова на имя командира части, где вы
служили, с требованием передачи этого дела в военный трибунал. И в нем
фигурирует ваша фамилия.
–
Ну и что дальше? – Погудин вопросительно посмотрел на
обоих следователей, а сам успел мысленно прикинуть: «Дело это выеденного яйца
не стоит. Тут что-то другое...»
–
Пока ничего страшного, Александр Юрьевич, не волнуйтесь. Мы установили, что
командир части не дал хода рапорту капитана Миронова. Но вы все ж посидели на
гауптвахте, хотя вам грозил срок в дисциплинарном батальоне. Вы тогда
отделались легким испугом, – Скопин вернул машинописный лист в папку и, опустив
глаза, спросил: – За что вы ударили капитана? – но, не получив ответа, добавил:
– Хотя... это уже не важно.
Погудин молча наблюдал за говорящим.
Однако более всего его интересовало присутствие человека из Московской
городской прокуратуры.
–
Теперь, Александр Юрьевич, другой вопрос. В начале восьмидесятых вы трудились
на северных стройках, связанных с газопроводом Ухта–Торжок. Правильно?
–
Владимир Алексеевич, вы про меня знаете всё, – развел
руками Александр.
–
Служба обязывает. Так вот, работали вы там с зэками и чуть
было сами не загремели за решетку. Припоминаете? Впрочем, я могу
напомнить. Вы избили гражданина другой страны, который прибыл туда по
контракту. Правда, у него не было свидетелей и он не
смог это доказать. Было такое?
Погудин спокойно посмотрел в глаза
следователю Скопину.
–
Владимир Алексеевич, к чему этот спектакль? Даже если я и признаюсь, срок
давности уже истек. Давайте ближе к делу.
–
Ближе к делу? Успеем, товарищ Погудин, успеем.
Но
Александр его опередил:
–
Послушайте, в связи с чем этот допрос? Если вы мне не
объясните, я не стану отвечать ни на какие вопросы.
–
Это не допрос, а всего-навсего беседа. Пока – беседа, – Скопин бросил шариковую
ручку на бланк
протокола.
–
Мне непонятны мотивы этой беседы. И, кстати, для че-го здесь присутствие следователя Московской
прокуратуры?
–
Скоро поймете, Александр Юрьевич. И в ваших интересах быть с нами полояльнее...
Высокий
худощавый мужчина, сидящий напротив Погудина,
пошевелился, закинул ногу на ногу и наконец подал
голос:
–
Почему вы уехали на Север?
Погудин услышал в этом вопросе скрытую
многозначительность, показавшуюся ему искусственной.
–
От несчастной любви, – прищурившись, с нескрываемым сарказмом ответил он.
–
Неужели? А вот у нас на этот счет другая информация, – вновь загадочно
проговорил человек, назвавшийся следователем Зверевым.
–
Очень интересно, – усмехнулся Погудин. – Какая же?
Мужчина
в сером костюме искоса взглянул на Скопина, и тот мгновенно отреагировал:
–
А информация такова: вам тайным путем из-за границы была переправлена
литература националистического и фашистского толка. Сотрудники госбезопасности
за вами следили и даже произвели в ваше отсутствие обыск в коммунальной
квартире, где вы жили. И кое-что нашли. Но вы, как говорится, моментально
слиняли, и вас на какое-то время потеряли из виду. Даже там, на Севере, вы
подолгу не находились на одном месте. Я правильно передаю суть?
–
То, о чем вы говорите, возможно, имело место, – хитро улыбаясь, ответил Погудин, – но главной причиной моих северных скитаний была
все же несчастная любовь...
–
А вы везунчик, – протянул тихим голосом худощавый мужчина, доставая из кармана
пиджака распечатанную пачку сигарет «Парламент» и кладя ее на стол рядом с
собой, – словно кто-то вас оберегает...
–
Это как сказать, – прежним тоном продолжил Погудин, –
вот, например, в любви мне ужасно не везет...
Следователь
Скопин привстал со стула и, потянувшись рукой к стене, выдернул из радиорозетки шнур динамика.
–
Александр Юрьевич, – хмуро проговорил он, – а на вас ведь висит убийство...
С
губ Погудина сошла саркастическая усмешка, и он,
ничего не говоря, посмотрел исподлобья в бледно-голубые глаза следователя
Скопина.
В
комнате образовалась долгая тишина.
Наконец
молодой следователь окружной прокуратуры сказал:
–
Александр Юрьевич, мы действительно про вас знаем всё. Знаем, что вы защищали
беременную жену от напавших на вас грабителей, и что один из них в результате
полученных травм скончался. Хотя дело это было быстро закрыто. Не так ли?
Самообладание
не изменило Погудину. Он постучал пальцами по
полированному столу следователя Скопина и, не торопясь, заговорил:
–
У зэков это называется «брать на понт». Но у меня
крепкие нервы, граждане начальники. Никакое убийство на мне никогда не висело.
Вам только кажется, будто вы что-то знаете обо мне. На самом же деле вам не
известно в буквальном смысле н и ч е г о. Информация ваша слишком поверхностна. Если
очень интересно, могу объяснить, – Александр еще раз обвел взглядом голые стены
комнаты. – Кстати, где вы прячете записывающую аппаратуру? Я хотел бы
повернуться к ней лицом, чтобы лучше записалось.
–
Не ерничайте, Погудин, – прервал его Скопин. – Если
есть что сказать – говорите.
–
Ну так слушайте и запоминайте, – Александр потер двумя
пальцами лоб, снял очки и зажал их в ладони. – На нас с женой девять лет назад
действительно поздно вечером напали двое грабителей, когда мы возвращались из
гостей. Между прочим, я получил ножевое ранение, а у беременной жены была
перебита переносица. Одного из нападавших я крепко отметелил,
сам не знаю, откуда силы взялись. Другой сбежал. Но оба они остались живы,
может, к сожалению. Во-первых, я защищал жизнь жены и своего будущего ребенка,
а во-вторых, не надо мне шить мокрое дело, этот номер у вас не пройдет. Поехали
дальше. Если книги Ивана Ильина вы называете фашистскими, то я могу только
посочувствовать вашим родителям и школьным учителям. Да, правильно, я дал по роже наглому болгарину, когда работал на Севере, за то, что
он домогался одной моей хорошей знакомой... А с капитаном Мироновым я поговорил
по душам за его постоянные оскорбления. И командир части перевел его служить в
другой дивизион. Вот и всё. Что еще вам неясно в моей биографии?
–
Измените тон, Погудин. Мы вообще-то имеем право
задержать вас на трое суток, –
предупредил молодой следователь, что-то быстро
записывая в протокол.
–
За что?
–
Как называется ваша боевая организация? – уставясь на Погудина неморгающими острыми глазами, сурово спросил худощавый
мужчина.
Погудин неторопливо надел очки. «Ну вот они и прорезались», – успел подумать он.
–
Отвечайте быстро. Сколько в нее входит человек? Фамилии членов организации? Где храните оружие?
Погудин смерил взглядом самоуверенного
сыщика в сером костюме. «По-моему, мужички слишком торопятся. Что-то здесь не
так...» – оценил он для себя ситуацию.
–
Вам как, письменно изложить или на слово поверите?
–
Мы за вами сами запишем, – самодовольно уточнил худощавый мужчина.
–
Ну что ж, записывайте, – Александр сделал паузу, наблюдая за напряженными
лицами двух следователей. – Единственная организация, в которой я состою,
называется Союз писателей России. В нее входят пять тысяч человек. Адреса
членов указаны...
–
Стоп! – чуть ли не крикнул следователь Скопин, вновь бросив ручку на стол. – Вы тут нам дурочку не гоните! Вам
был ясно задан вопрос о боевой
организации. У нас имеется запись вашего разговора...
–
Владимир Алексеевич, секундочку, – приподняв палец, прервал его представитель
Московской прокуратуры. – Как мне кажется, господин Погудин
не понимает: то, о чем мы его спрашиваем, более чем серьезно. На основании
указа президента о борьбе с экстремистскими организациями возбуждено уголовное
дело...
–
Покажите мне его, – тут же отреагировал Погудин.
–
Что, указ президента?
–
Постановление о возбуждении уголовного дела.
–
Обязательно покажем. Когда сочтем нужным. Вот здесь, – худощавый мужчина указал
рукой на закрытую тонкую папку, лежащую на столе перед следователем Скопиным, –
имеется всё, чтобы довести дело до суда. Правда, если раскаетесь и укажете
фамилии членов боевой организации, это будет принято нами во внимание... И дело
дальше прокуратуры не пойдет...
–
Немного же вы смогли накопать, – спокойно ответил Погудин.
– А запись чьих-либо разговоров, вы это лучше меня знаете, к уголовному делу не
пришьешь... Закон не позволяет.
Следователь
Скопин угрюмо молчал с опущенными глазами.
Худощавый
мужчина взял со стола пачку «Парламента», ударом большого пальца выбил из нее
сигарету.
–
Курите?
Погудин отрицательно покачал головой, почувствовав как спало общее напряжение. Сигаретный дым
также успокоительно подействовал на нервы.
–
Александр Юрьевич, – вновь заговорил мужчина в сером костюме, – ответьте мне,
пожалуйста, за что вы не любите евреев?
Погудин внутренне усмехнулся. «Так.
Приехали, – сам себе беззвучно сказал он, – с этого и надо было начинать...»
–
Придется ответить вопросом на вопрос: а за что мне их любить?
–
Ну, как же, образованная, умная нация, среди них много писателей, ваших
коллег... А вы с ними воюете...
–
С чего вы взяли? Я с ними не воюю. А не люблю я в основном политических евреев,
которые рвутся во власть, а потом всех вокруг грабят. Кто ж будет это отрицать:
еврейская власть ограбила всю Россию. К тому же на евреях лежит грех христоубийства. Грех, не снятый с них Православной
Церковью. А скажите мне, последнего русского царя кто убил вместе со всей его
семьей? И кто после семнадцатого года уничтожил миллионы русских людей? Опять
же – еврейско-большевистская власть во главе с Троцким и Лениным. За что же нам
их любить?
–
Ну, а как быть, например, с Эйнштейном? Он-то в чем виноват?
–
Да, это точно, он ни в чем не виноват, даже в теории относительности...
Худощавый
мужчина глубоко вздохнул, примяв сигарету в пепельнице.
–
Эх-хе-хе... Вы – неисправимый антисемит. Нам еще
придется с вами пообщаться. На сегодня, я думаю, достаточно.
Следователь
Скопин пододвинул Погудину паспорт.
–
Вы пока свободны. Но имейте в виду, по вашему делу мы можем вас вызвать в любой
момент.
–
Вы тоже имейте в виду, – серьезно произнес Погудин,
направляясь к выходу, – в следующий раз я приду с адвокатом.
У
подъезда прокуратуры ему бросилась в глаза знакомая темно-синяя «Хонда», за
рулем которой сидел бородатый толстомордый иудей весь в
черном...
В
комнате Скопина зазвонил внутренний телефон.
–
Да, Гелий Миронович, закончили, – подтвердил молодой
следователь. – Именно так, косвенно Погудин кое-что
признал, но только косвенно. Он не простой фрукт, его голыми руками не
возьмешь... Да, конечно, будем дальше работать. Хорошо. Понял. Передам, –
опустив трубку, он обратился к худощавому мужчине в сером костюме: – Шеф просит
вас подняться к нему.
Прокурор
Восточного округа Москвы Гелий Миронович Алешечкин
предложил сесть в мягкое кресло высокому человеку, названному следователем
Московской городской прокуратуры. На стене просторного уютного кабинета
негромко жужжал большой поворачивающийся вентилятор, приятно обдувая
присутствующих прохладной струей воздуха. Прокурор развернулся в крутящемся
кресле к щуплому рыжебородому гостю в круглых очках, сидящему слева от него в
самом углу кабинета.
–
Яков Исаакович, вот это и есть тот самый человек, о котором мы с вами
договаривались. Все формальности соблюдены. Документы на него оформлены. Теперь
он именуется Леонидом Михайловичем Зверевым. Передаю его под ваше руководство.
–
Ну что ж, спасибо, – поблагодарил окружного прокурора рыжебородый гость. Затем,
помолчав немного, обратился к худощавому мужчине в сером костюме: – Сколько на
вашем счету мокрых дел? С нами можете быть откровенным.
–
На моем лично – четыре. И два в группе.
–
Итого шесть. Хорошая цифра. Меня она
устраивает, – рыжебородый гость снова полминуты помолчал, потом продолжил: –
Теперь главное. Всё, что я скажу, для вас – закон. Забудьте о своем прошлом,
вам придется влезть в чужую шкуру и жить другой жизнью. Отныне будете
контролировать каждый шаг, потому что мы тоже будем вас контролировать.
Привыкайте к новой роли. Все прежние связи – оборвать, жить придется по нашим
указаниям.
Худощавый
мужчина слушал, плотно сжав тонкие губы и неподвижно глядя перед собой.
–
Яков Исаакович, – вновь заговорил прокурор Алешечкин, – мы уже провели с
Леонидом Михайловичем подробный инструктаж, он в курсе всех дел и готов четко
выполнять наши условия.
– Что ж, прекрасно. Мне нравится ваше лицо,
господин Зверев, я вижу в нем железную волю...
Родители живы?
–
Жива мать, – прозвучал тихий ответ, – но она от меня отказалась. Отец давно
умер.
–
Кто они по крови?
–
Мать – русская, отец – еврей.
–
Так-так, изгой, значит... Неполноценный... Тем лучше. Надежней будете... Как
фамилия отца?
–
Карпинский.
–
Знавал я одного дантиста Карпинского, классный был мастер... Братья, сестры
есть?
–
Нет.
–
Жена, дети?
–
Не заводил.
–
Хорошо... Где учились?
–
В Бауманском. На пятом курсе посадили за фарцовку.
–
Неплохо. Образованных нам не хватает... Слушайте
дальше. С женщинами серьезных связей не заводить. Вы меня поняли? С
проституткой – можно, но не более одного контакта. С деньгами у вас проблем не
будет. И не иметь ни с кем дружеских отношений. Как можно меньше общений с
людьми. Такова плата за свободу и за жизнь. С жильем, надеюсь, вопрос решен? –
он повернул голову в сторону прокурора.
–
Да, не беспокойтесь, – поспешно ответил тот.
–
И с вашим тоже?
–
Конечно, конечно, Яков Исаакович, всё в лучшем виде. Мы вам бесконечно благодарны, – подобострастным масляным голосом заблеял Гелий Миронович
Алешечкин.
Рыжебородый поднял ладонь, останавливая
прокурорские излияния.
–
Благодарностей мне не надо. Мне нужно дело. А оно касается вас обоих.
Установите слежку за квартирой Погудина. Желательно
побывать у него дома и поставить прослушку. Нам надо
знать, с кем он общается, с кем говорит по телефону, кто к нему приходит. И
продолжайте собирать на него компромат. Копайте, копайте, Гелий Миронович. Кстати, допрос велся недостаточно
профессионально. Этот ваш Скопин, кажется, еще не понял, чего от него
требуется. А вы, Леонид Михайлович, беседовали с Погудиным
резковато, не как следователь вышестоящей прокуратуры, он мог засомневаться насчет
вас. Попробуйте расположить его к себе, скажите, что он вам как человек
импонирует, но вот служба заставляет быть строгим, расслабьте его, вызовите на
откровенность. Вы же опытный человек, не мне вас учить.
Мужчина
в сером костюме ослабил узел галстука и протер ладонью лоб.
–
Я понял, Яков Исаакович. Не сомневайтесь, из моих рук он уже не вырвется. Мне
эта игра самому начинает нравиться.
–
И последнее. Можете нам верить, мы своих сотрудников бережем и не устраняем.
Когда получите главный приказ, надо его выполнить немедля. Запомните, вы будете
нужны для других дел. Вопросы есть?
–
Вопросов нет, – вставая с мягкого кресла, отчеканил приговоренный
к пожизненному заключению.
Следователь
Скопин сидел, облокотившись на стол и сжав голову руками. Он все слышал. Им
самим сутки назад в кабинете прокурора был поставлен жучок прослушки.
Попросил его об этом знакомый фээсбэшник, объяснив,
что шеф неблагонадежен, что за ним тянется шлейф грязных делишек
и что пребывать в прокурорском кресле ему осталось недолго. Многое мог
представить себе молодой следователь, но такое!.. «Время, конечно, ужасно
подлое, – соображал он, – все кругом продаются, все кому-то служат, но есть же
предел мерзости... Шесть убийств... Мама родная!.. И его вербуют на службу! И
кто? Прокурор! Ну нет...»
Он
понимал: с этими людьми надо быть сверхбдительным, раздавят не моргнув. Если уж
убийцу делают следователем... Он включил компьютер, вошел в программу поиска
исчезнувших людей и ввел имя Леонида Михайловича Зверева. Пока компьютер
настраивался на заданную команду,
Скопину вспомнилось ясное, спокойное лицо допрашиваемого «писателя», как с
насмешкой называл Погудина прокурор Алешечкин.
Провокационность этого «дела» была неприятна Скопину с самого начала, когда шеф
еще только давал указание отыскать и раскрутить криминал в биографии «русского
фашиста», чтобы постоянно держать его на крючке. Но папка с «компрометирующими
документами» была явной липой, Скопин это понял сразу, хотя и не признавался
шефу. Но только сейчас до него дошло, в какую грязную, в
какую отвратительную игру втягивали его эти страшные люди. «Какой-то еще
Яков Исаакович там присутствовал... Что за чертовщина?..»
Никакого
уголовного дела «писателя-экстремиста» на самом деле не существовало. Погудин, казалось поначалу Скопину, просто попал в чью-то
разработку за излишнюю болтливость, как попадают под колпак многие слишком
говорливые интеллигенты, пока не соглашаются работать на службу безопасности.
Между
тем компьютер дал ответ на запрос: некий Леонид Михайлович Зверев,
1962 года рождения, поменял гражданство и эмигрировал в США... Скопин тут же
отстучал на клавишах фамилию «Карпинский». Через минуту на экране появились три
имеющихся в банке данных расшифровки этих фамилий, проходящих по картотеке МВД.
Одна из расшифровок явно отвечала ожиданию молодого следователя: Карпинский
Михаил Леонидович, 1963 года рождения, три судимости, разбой, вооруженное
ограбление магазина, убийство милиционера. Приговорен
к расстрелу. Приговор заменен на пожизненное
заключение. «Так вот ты кто такой, Леонид Михайлович, старший следователь
Московской прокуратуры... Хорош гусь...»
Скопин
хотел было связаться по телефону с отделом кадров этой
вышестоящей организации, но вовремя остановился. «Отсюда звонить нельзя, –
сообразил он, – лучше самому туда съездить. Да и Погудина
срочно надо предупредить. Интересно, отчего они вцепились в него мертвой
хваткой? – продолжал размышлять Скопин. – Чем он для них опасен? И что это за туфта с «боевой организацией»? – он отключил компьютер и
положил в сейф папку с «делом» Погудина. – Но ведь
его действительно хотят убрать...»
Поздним
вечером Скопин позвонил из автомата Погудину и
попросил о срочной, не терпящей отлагательства встрече, но только не в стенах
прокуратуры. «Это крайне важно для вас», – сказал молодой следователь.
Договорились на завтрашний день. Александр предложил буфет
Центрального дома литераторов на Большой Никитской,
однако сразу предупредил, что с ним будут двое надежных товарищей, которым он
доверяет. Скопин не стал возражать.