ИЗ РАННИХ СТИХОВ
1964 – 1969
ЗВЕЗДЫ
День угрюмый
угасает,
и на темно-синем
небе
каждый вечер
проступает
звезд живых
плывущий лебедь.
Я любуюсь и
мечтаю,
слушать страшно
интересно,
что они, всю
ночь сверкая,
шепчут мне из
тьмы небесной.
Звезды грустные
вздыхают,
что согреть меня
не могут,
и под утро
упадают
на туманную
дорогу…
1964
* * *
Да, молод я, но
путь избрал,
он весь из
пропастей и скал.
Не будет шага
стороной.
И кончу дорогой ценой.
И, может, горькая молва
за мной увяжется
во след…
Но кто-то
вымолвит слова:
«Простим его, он
был поэт».
1965
КАПЛИ
Капли текут по стеклу
в хмари осенних
дней,
тихо плывут во
мглу,
словно слезы
людей.
Как их остановить?
Дождь без конца идет…
Хочется все
забыть
и не глядеть
вперед.
Город ложится
спать,
желтые гаснут
огни.
Странное чувство опять
душу мою томит…
1966
*
* *
В жизни много
несчастий всяких,
я свое осознал до конца:
в беспросветном
житейском мраке
никогда не
встречал отца.
Годы юности
мчатся мимо,
но не встретить
родного лица…
Как порою
невыносимо,
как обидно расти
без отца!
1966
*
* *
Расплескалась
рябина кровью,
разрумянилась,
как заря.
И какой-то
особенной новью
для меня ее
гроздья горят.
Да и сам я, как
гроздья рябинные,
изнывающие в соку,
осыпаюсь стихами
длинными
про любовь мою и
тоску.
1966
СЛУЧАЙНЫЙ ДАР
Откуда взялся он?
Ну из каких истоков?
И кто меня толкнул
на этот скорбный
путь?
Неведомый мне
путь,
тернистый и
далекий…
Но что всего
страшней –
назад не
повернуть.
И юн мой дар, и слаб
среди имен
известных,
и ломкий голос
мой
пускает петуха,
но в громыханье
рифм,
во мгле
словесной бездны
выводит он свой
ритм
упрямого стиха.
1966
ПОВЕСТКА
Она пришла, разлуки
вестка,
немногословна и
бледна,
недолгожданная повестка,
угрюмой
строгости полна.
С зеленой
книжкой аттестата,
меня иная даль
звала…
Но твердой
поступью солдата
она без стука в
дом вошла.
Уйдем, приняв
смешные стрижки,
куда пошлет
военкомат.
Еще юнец, еще мальчишка
сожмет холодный
автомат.
Замаршируем по
бетонке,
сольются наши
голоса,
и у накрашенной
девчонки
намокнут серые
глаза…
1967
*
* *
А деревья мне
машут руками,
осыпаются,
клонятся ниц
под нестройными
голосами
улетающих с севера
птиц.
С безразличием и
не мучась,
если так уж
судьбой дано,
я меняю на
строгую участь
стадионы,
театры, кино…
Ухожу, как бы
вслед ни смотрели,
удивленья и
страха полны.
Просто мне не до
буйных веселий,
просто хочется
тишины.
Оставляю хорошую
память,
ухожу, сентябрем
шурша,
и деревья мне
машут руками,
тяжело и тепло
дыша.
1967
СИБИРЬ
Голубые холмы,
темно-синий туман,
золотое руно
берез,
у нескошенных
трав, увядающих трав
аромат
распустившихся роз.
Потаенная тишь,
свежий ветер в лицо,
неуютная светлая
ширь.
И куда ни
взгляни – горизонт, горизонт,
бесконечная наша
Сибирь.
1967
*
* *
Иней на улице,
иней,
тонкий недолгий
шелк,
утренний первый
иней,
это так хорошо.
Иней – идешь
несмело,
сощуриваешь
глаза.
Нежный как пух, белый,
чистый, словно слеза.
Иней – такая
примета:
в сердце
сближаем мы
память
прошедшего лета,
жажду грядущей
зимы.
Октябрь 1967
НЕ ЗАБЫВАЙ
Любви былой
хмельные дни
в душе навечно
сохрани,
не сожалей, не
унывай, --
не забывай, не
забывай.
Когда из хмурых
низких туч
блеснет весенний
первый луч,
ему ты сердце
открывай, --
не забывай, не
забывай.
И верь всегда:
придет она,
та долгожданная
весна,
счастливый сон,
цветущий май…
Не забывай, не
забывай.
Октябрь 1967
НА ПОСТУ
Я слышу, как
падает снег,
уснувшей земли
покров.
С прожектора
сыплется свет,
похожий на рой комаров.
Зверем из-под куста
ночь на меня
глядит.
Кто это бродит
там?
Ветер или
бандит?
Вдруг –
приглушенный стон.
В холод бросает
он.
Двери истошный
скрип.
Палец к курку
прилип.
…Играет мороз на
сучках,
воздух озоном
пропах.
Россыпью красных монет
с прожектора
сыплется свет.
Звуков живых полна
таинственная
тишина.
1967
ЗИМА В СИБИРИ
Восход малиновый роняет
по каплям свет
на гребни сел
и постепенно
растворяет
луны зеленый ореол.
Курю, со
спичечной наклейки
поэт улыбчивый
глядит…
Тайга гудит, луна-копейка
устало на холме
сидит.
Трещат деревья,
воздух жгучий
все белым пухом
забелил,
далёко слышен
шаг скрипучий,
мороз за сорок
повалил.
Сибирь, Сибирь,
она такая.
Прогнозы холодом
грозят.
И колкий ветер,
не смолкая,
свистит, как тыщу лет назад…
1967
*
* *
Синий, теплый,
воздушный снег
в переливах
ночных огней,
и поземки
замедленный бег
по сугробам
сибирских полей.
Бледно-розовый жидкий свет
разукрасил берез
парчу,
на востоке
скользит рассвет
по невидимому
лучу.
Запушил провода
мороз.
В невидимку
оделся лес.
Кто сюда
осторожно принес
тишину с
темно-синих небес?
1967
ЛУННЫЙ ПЕЙЗАЖ
Фонарь в лесу
заиндевевшем
похож на яркую луну,
он золотит – на
ветвь повешен –
берез густую
седину.
Наш вездеход на
сопку лезет,
он надрывается,
визжит,
дорога в розовом
разрезе
назад извилисто
бежит.
Из фары свет
какой-то странный
чудесно стелется
во мгле,
пейзажи лунной
панорамы
лежат пред нами
на земле…
1967
ПО СУГРОБАМ
По сугробам, по
сугробам,
по колено
увязая,
по когда-то
бывшим тропам
друг за другом
мы шагаем.
В сапогах оледеневших…
Лица, руки, ноги
стынут.
За плечом окаменевшим
с побелевшим
карабином.
А идти еще
немало.
С каждым шагом –
выше, выше…
Только слышно, как устало
за спиной
товарищ дышит.
Ветер стонет не
смолкая,
но смотреть нам
нужно в оба,
глухо падая,
вставая, --
По сугробам, по
сугробам.
Все смешалось в
серой мути,
бьет по лицам
снег рогатый,
тяжело, и кто-то
шутит:
мы солдаты, мы
солдаты…
1967
ФЕВРАЛЬСКОЕ УТРО
Окно затянуло
морозной слюдой,
холодно после
вчерашней метели,
и подниматься с
последней звездой
разве захочешь
из теплой постели.
Вьюга вчера
налетела с востока
и, от души
нагулявшись на воле,
новую песнь
принесла издалека,
ту, что застыла
на окнах и в поле.
...Утро.
Таинственным скованы сном
пышных берез
молодые верхушки.
Лишь, привлекая
домашним теплом,
тянутся узенькой
лентой избушки,
тускло малиновым
светом горят,
в сером тумане темны и убоги.
…Еле заметны,
тоскливо торчат
вешки да вешки
вдоль санной дороги…
1968
ВЕСНА
Смотри! Какое ж
это счастье:
за густотою
мрачных туч,
за хмарью
буйного ненастья
увидеть первый
ясный луч.
Уже на радостях по лужам
слоняюсь рядом с
малышней,
уже от сырости
-- простужен
и от капели –
чуть хмельной.
Весна! Весна!
Скорее! Здравствуй!
Входи смелее в
отчий край!
Над безграничной
ширью властвуй!
Живые краски
разбросай!
И вот она, снега
смывая,
мир будоражит
ото сна,
голубоглазая,
хмельная,
необозримая весна!
1968
*
* *
Почему ты молчишь?
Что с тобой,
дорогая?
Неужели вдали
должен думать я
вновь,
что какой-то
другой,
твои плечи
сжимая,
еле слышно тебе
говорит про
любовь?
Вот уже и весна,
но лучистыми
днями
не растопит она
мою снежную
грусть,
если ты
промолчишь,
если просто
обманешь…
Ты не верь
никому,
я однажды
вернусь…
Будет снова звенеть
у подъезда
гитара,
будет новая
песнь
в полуночной
тиши…
Были клятвы не
зря,
обещанья не
даром…
Успокой же меня,
что-нибудь
напиши.
1968
ВЕСЕННЕЕ
Тьма опустилась
на город.
Ты уж, наверно,
в постели.
И медленно
засыпаешь,
спокойная до утра.
А где-то в далекой Сибири
парень в
солдатской шинели
проводит
бессонные ночи
у голубого
костра.
И затаив
дыханье,
он смотрит с
тоской на небо,
на синее
звездное небо,
надежду в душе
теребя.
Лежит на его ладони
ломоть
обожженного хлеба,
но словно забыв
об этом,
он видит во тьме
тебя.
Согретый теплом костерным,
в блистанье
небесной бездны
он видит
знакомые лица,
зеленые города,
вечерние желтые окна
и темных домов
подъезды,
где прятались вы
когда-то
в зимние холода.
Весна. Ведь
совсем недавно,
кажется, вы
расстались.
Такое же вот цветенье
и первой листвы
полет…
Тогда молодого парня
в армию
провожали…
Недавно… А между прочим
прошел уже целый
год.
Как радостно!
Даже в Сибири
черемуха
распустилась.
И щедро весна разливает
волнующий
аромат.
Поющее яркое небо
снова глазам
открылось,
и девушки как-то
особенно,
улыбчивые,
глядят.
Он верит: уйдут невзгоды
и в сердце
пройдут метели,
и ты позабыть не
сможешь
вот в эти свои
вечера,
как где-то в
далекой Сибири
парень в
солдатской шинели
проводит
бессонные ночи
у голубого
костра.
1968
ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО
Зачем ты мучаешь
солдата?
К чему сомнением
томишь?
Ведь ты клялась
ему когда-то,
что будешь
ждать.
И вот – молчишь.
Молчишь.
Ни весточки, ни
слова.
Пренебреженье –
напоказ.
Уставший ждать,
сегодня снова
пишу тебе. В
последний раз.
Могу понять я –
разлюбила,
но все ж к
разрыву не спеши.
И если даже
изменила,
то все равно –
пиши, пиши!
Пиши, когда
бывает грустно,
пиши мне, если
тяжело,
пиши, когда на
сердце пусто,
когда спокойно и
светло.
И если стала ты
другою, --
не бойся душу открывать,
и чтоб там ни
было с тобою, --
наверно, лучше
написать.
Но ты молчишь.
Такая мука
без писем в этом
далеке!
Ужель так трудно
быть порукой
в разлуке горькой
и тоске?
1968
*
* *
Вот и всё – и не
будет объятий.
Так и кончилась
наша любовь.
Пыл ее до конца не растратив,
под луною не
встретимся вновь.
Что ж, прощай.
Эти грустные строки
позабудь и
другому свети.
Жаль, конечно,
что светом далеким
не поможешь мне
больше в пути,
что к другому уйдя без возврата,
прежней нежности
там не найдешь
и в сибирскую
глушь солдату
ты привета уже
не пошлешь.
Разошлись наши
судьбы шальные.
Ни взглянуть, ни
подать руки.
Мы чужие теперь,
чужие.
И поэтому так
далеки.
1968
*
* *
Простая мелодия вальса
лилась и
качалась над нами,
и трогал я
тонкие пальцы
обветренными
губами.
И полуоткрытые губы
так нежно и
страстно шептали,
что даже горластые трубы
Шептаньем они заглушали.
Казалось, поющие птицы
В груди у меня
задыхались,
когда голубые
ресницы
в смущении
опускались.
Казалось, плывущие люди
счастливых не
замечали…
И юные яркие груди
под взглядом
моим трепетали.
Как будто из сна
явившись,
мы всех и про
всё забыли,
и в танце,
телами слившись,
мы плыли, мы плыли, мы плыли…
1968
*
* *
Боже мой, это
бред,
непредвиденный
бред…
Разве можно легко
на такое
решиться?
Вы ведь старше
меня,
ну а мне еще нет
двадцати
и не хочется с
вами возиться.
Ах, зачем же, зачем
я заметил тогда
среди множества
лиц
ваших глаз
поднебесье?..
И теперь
навсегда,
может быть,
навсегда
поселилась в
моем
глупом сердце
беззвучная
песня…
Не могу, не хочу
ни о чем
сожалеть,
выносить эту
боль
И в себе
замыкаться.
Не хочу ничего
больше с вами
иметь,
да, нам нужно,
нам нужно
навечно расстаться.
Я не стану внимать
этим ясным
слезам,
вы меня и себя
понапрасну
тревожите.
Только как бы простить
трудно ни было
вам,
вы простите
меня,
вы простите
меня,
если, конечно, сможете…
1968
*
* *
Скрылось солнце
за гребни крыш,
и, окончив
походный путь,
в предвечернюю синюю тишь
опустился солдат
отдохнуть.
Разбросала
черемуха снег,
на полнеба –
закатный огонь;
о солдатской счастливой весне
где-то рядом
запела гармонь.
И дорог бесконечных груз
позабыл он в
своих мечтах.
Безмятежная
светлая грусть
заблестела в его
глазах.
Он припомнил
родные места,
нежный бархат
любимых глаз…
А дорога пред
ним крута.
Он еще погрустит
не раз…*
1968
_________
*Первое опубликованное
стихотворение (г. «Патриот Родины», Новосибирск, 1968 г.).
*
* *
Изумрудная
чудная зелень,
яркий птичий веселый гам…
На весну после
долгой метели
непривычно
глядеть глазам.
Я сегодня ужасно разнежен
солнцем, небом,
теплом, травой,
этим лесом, что
так безбрежен,
первозданной его
красой.
Звучный лепет зовет куда-то
в шелестящую
глубь весны…
Даже лесом
приятно солдату
любоваться со
стороны.
1968
* *
*
Как легко
разлюбила, так легко и забудешь.
И любить, и
влюбляться ты не раз еще будешь.
В юном сердце
надолго не способен остаться
даже тот, кто
девчонку научил целоваться.
1968
* * *
Разлуки лед.
Октябрь. Сухие листья
ложатся тихо в
мокрые следы.
Я снова
перечитываю письма,
что в год
ушедший мне писала ты.
Все то, что
было, мне забыть непросто.
Как охладеешь к
памятным местам,
где каждый
тополь, каждая березка
до глубины души
знакомы нам?
Когда тебе безмолвие ночное
навеет грусть в
слезящемся окне,
то что-то очень
близкое, родное
еще не раз
напомнит обо мне.
Еще хранятся прежние приметы
и не сотрутся в
памяти вовек.
Сияют наши
летние рассветы,
белеет наш с тобой прощальный снег
1968
*
* *
Ты – как далекая
звезда,
одинокая,
прекрасная,
которую все любят
за блеск, за
свет,
но никто не
знает,
что там, на ее
поверхности.
Ты вся – как
новогодняя елка,
которую нельзя
трогать,
ею можно лишь
любоваться
со стороны.
Ты – как
праздничный стол,
накрытый
роскошно.
Глядя на него,
разбегаются глаза,
и не знаешь, с
чего начать…
1968
* * *
А.М.
Нет, ты не
отвернулась от меня,
сказала тихо,
просто: «Уходи»,
слова и
ласки в памяти храня,
оставшиеся где-то позади.
…Сказала тихо,
нежно: «Уходи…»
Но как зовешь ты
прежнего меня!
К моей бессильно
тянешься груди,
глазами отвергая и гоня.
1968
* *
*
Белая Россия,
белая Сибирь…
Белизной покрылась
ветреная ширь.
Санная дорога,
будто в старину,
серой полосою
режет белизну.
Сколько у березы
временных седин!
Я же из брюнета
сделался блондин.
Сыплется
морозный, деревянный звон…
Бледные туманы
прячут горизонт.
Скованного неба
мраморный пузырь…
Белая Россия,
белая Сибирь.
1968
* *
*
За кабиной
метелица вьюжится,
потонула тайга в
снегу.
Надо мною
локаторы кружатся:
я покой страны
берегу.
Голубые огни
где-то светятся
и в ночи кто-то
шепчет: «Люблю…»
А локаторы
вертятся,
вертятся,
и я сам вместе с
ними не сплю.
Изучаются лунные
кратеры,
по стране –
новостроек леса,
потому что не
дремлют локаторы
на земле,
на воде,
в небесах.
Люди трудятся и
влюбляются,
и решают десятки
проблем,
а над сопками
тихо вращаются
неустанные
руки
антенн…
1968
ЗВЕЗДЫ ПЕРВОЙ ЛЮБВИ
А.Маликовой
Это было давно в
подмосковном поселочке Фрязево,
где, наверно,
все так же дороги осенние – грязные,
вдоль которых, слезясь, тополя так уныло качаются…
Я с тобой. Мы
одни. Вечер. Лето кончается.
…Ты к соседке
моей на каникулы в гости приехала,
повстречала меня
и осталась на целое лето.
Днем обычно
играть в волейбол на поляну мы бегали,
вечерами в
безлюдье бродили, луной не согретые.
Было холодно, и
мы прятались в темном подъезде,
и смеялись в
ладони, как дети на празднике позднем.
Помню я, как
сочувственно улыбались нам ясные звезды
и чуть слышно
шептались, о чем-то вздыхая серьезно.
Я сжимал твои
пальцы холодные, согревая;
у подъезда
тоскливо шуршала листва предосенняя;
и поэта
печального в юной душе открывая,
слушал я, как
тихонечко ты мне читала Есенина…
Тебе очень в
меня, в поцелуй и в слова мои верилось,
в те шальные
слова, в твоей верной душе хранимые…
Мне тебя не
забыть. Просто ты была самая первая,
перед кем я
сказал это страшное слово «любимая»…
Это было давно… Как светло это
было… Искренне…
А потом… А потом мы разъехались прочь…
И теперь
неприятными, желтыми, жгучими искрами
в моей памяти
скорбно маячит угрюмая ночь…
Целый год мы не
виделись. Стали, казалось нам, взрослыми.
Безоглядно и
сладостно закружился я в вихре другом…
Но свели нас
пути в том поселке под яркими звездами,
и была эта
душная ночь у тебя под окном.
И рассказывал я
приглушенно, с открытой развязностью
о любви моей
сильной к красивой молоденькой девочке
и о жизни
веселой, охваченной шумом и праздностью,
что к вчерашним
словам человека забывчивым делает.
Я рассказывал
медленно выразительно-грубым голосом
о сердечной
истории, совершившейся за год разлуки…
Ты шептала
(дрожали блестящие волосы):
«Дальше,
дальше…», к глазам прижимавшая руки.
И уехал я к той
– безмятежной, красивой, любимой,
обреченный на
скорый жестокий, дешевый обман…
Растворились
навеки, развеялись невозвратимо
звезды первой
любви и свиданий вечерний туман…
1968
*
* *
Синева, сплошная
синева
и берез вуальная
прозрачность,
да слегка
кружится голова
в воздухе
морозном, полумрачном.
Тишина, глухая
тишина,
и над сном
трепещущих созвучий
тает
полнокровная луна,
в горизонт сливая свет тягучий.
Вдалеке застыл
туман белесый;
снег такой
невыносимо синий!
Глубоко
задумались березы,
подобравши лапы,
как гусыни.
И, хмельной от стужи, чуть
качаясь,
пробираюсь
спящими дворами…
А деревня к
утреннему чаю
так и манит
желтыми глазами.
1968
ОДИНОЧЕСТВО
Одиночество
безрассветное,
беззакатное.
Желтый свет.
Беспрощальное, бесприветное,
даже писем все
нет и нет.
Пред глазами
прошедшее вертится
и волнует, как
будто в нови.
Я все больше
боюсь разувериться
в дружбе,
верности и в любви.
Все былое мне
страшно дорого,
и простые слова
– новы.
Где вы прежние
люди добрые?
Отчего
потерялись вы?
В этой душной
бессмысленной комнате
невозможно
забыться во сне.
Я прошу вас,
пишите, помните,
знайте, думайте
обо мне.
1968
*
* *
Куда ни глянь –
снега, снега,
а над снегами –
только небо,
в глаза летящая
пурга,
не находящая ночлега…
1968
*
* *
По полям, как
волки, всюду рыщут
на судьбу
озлобленные ветры,
ни огня, ни
ветхого жилища
не найти на
сотни километров…
1968
ОКНА ВЕЧЕРНИЕ
Звезды, луна и
вечерние окна,
и золотые огни
фонарей --
желтая россыпь
морозных ночей –
светят приветно,
когда, приумолкнув,
скроется вьюга
вдали за холмами,
ветер уснет,
опустившись губами
в хвойные кудри
таежных ветвей.
Тихо, волнующе,
трепетно, чудно…
Город опять
опускается в сон.
Как бы зевотно ни ежился он,
в окнах зажженных
тепло и уютно.
Окна далекие,
окна живые
душу мне греют
холодным теплом,
их недоступные
судьбы людские
теплятся бережно
в сердце моем.
В мутную дрожь
голубого сиянья
окон вечерних с
улыбкой гляжу.
От одиночества,
от ожиданья
в них исцеление
я нахожу.
1969,
г.Ачинск,
В ТАЙГЕ
Как тихо, как
темно в ночи!
Эй, кто там?
Отзовись!
Но хоть кричи,
но хоть мычи,
ну хоть ты надорвись, --
глухая тишь,
простор немой,
бесследный мрачный снег.
Здесь не услышит
голос твой
ни зверь, ни
человек.
А ведь когда-то,
черт возьми,
хотел я тишины,
мечтал уйти в
просторный мир
неведомой
страны.
И вот –
безмолвие зимы.
И к людям нет
пути.
Из тишины, как
из тюрьмы,
до срока не
уйти.
1969
*
* *
Белый край,
белый край,
затуманенный, снежный…
Неба столько для
глаз
в этой тихой
родной стороне!
Но во всей
широте
никуда от тоски
безнадежной
не укрыться, не
спрятаться мне.
Не могу,
не могу от души
наглядеться
напоследок
в дремучую даль
без следа.
Голубая тайга,
голубая, как милое детство,
не забудется
мне,
не уйдет от меня
никогда.
Здесь нашел я
себя,
не сумевший
прижиться,
здесь,
в угрюмой для
многих глуши.
И в слезах, и в
любви
я с тобою
стремлюсь разлучиться,
край моей
просветленной души.
1969
*
* *
Г.С.
Зачем меня ты
мучаешь
холодностью
своей?
Зачем меня ты
мучаешь
туманностью
речей?
Ты быть коварной
учишься,
ресницы голубя.
Не избежать мне
участи
остаться без
тебя.
Не избежал я
участи
быть полностью
твоим.
А ты ведь только
учишься,
как нравиться
другим.
А ты ведь только
учишься…
И мучаешь,
дразня.
Но, может, это к
лучшему,
что ты не для
меня?..
1969
*
* *
Плывут шальные
облака,
мерцая и
клубясь,
плывут они
издалека,
как будто от
тебя.
Плывут они по
всей стране
без отдыха и
сна,
как адресованные мне
шальные
письмена.
1969
СТЕПИ
Сапогами
чернозем промокший месим,
добродушные к
превратностям судьбы,
впереди – лишь
только степь до поднебесья,
облака, да
телеграфные столбы.
Степи, степи,
непроезжие дороги,
и ползут по-тараканьи трактора,
путь далек, хоть
и прошли уже так много,
завтра – то же, что сегодня, что вчера…
1969
*
* *
Ветер, туман,
дождь моросящий,
свет деревень
дальний, манящий.
Степи, леса,
сопки, отроги…
Это и есть наши
дороги.
1969
*
* *
Выпал первый
рискованный снег
на зеленые
листья берез.
Это как
заразительный смех
сквозь тяжелую
сдавленность слез.
А цветы
разлетелись не все…
Я спокойно
смотреть не могу,
как в
предсмертной кричащей красе
отразились они
на снегу.
1969
* *
*
Тонкая пороша и
ночная тишь
забелили скаты
деревенских крыш.
Сопки поседели,
выцвели луга,
известью
покрылись мокрые стога.
Опустело поле,
птица не слышна.
Полдень, а на
небе бледная луна.
1969
СПЯТ СОЛДАТЫ
Ветер жестокий
палатку качает,
кажется мне, что
она улетит,
он надо мной в
проводах завывает
и в раскаленной
печурке гудит.
Рядом солдаты,
накинув шинели,
в сон погруженные, тихо лежат,
только огромные
острые ели
в хмурой ночи
монотонно скрипят.
За день
уставшим, как сладко им спится.
(Я же гоню
сновидения прочь.)
Что их волнует
сейчас, что им снится
в эту холодную
шумную ночь?
Ветер мне
всхлипами сердце тревожит,
в душу мне
льется колючий сквозняк…
Я нагибаюсь к
печурке и все же
возле огня не согреюсь
никак.
Рядом, друг к другу прижавшись, как дети,
дремлют солдаты,
и только в ночи
слушаю я, как
порывистый ветер
жуткую песню
заводит в печи…
1969
* *
*
Падает снег,
заметает палатку,
падает он и не
тает уже.
Куцый щенок лижет
бережно лапку,
пряча ее в свою мерзлую шерсть.
Падает снег,
никому он не нужен.
Что нам теперь
до его красоты?
Скоро тому, кто
еще не простужен,
в нашей палатке
придется простыть.
Падает снег нам
на хмурые лица,
кедры и ели в
белом снегу…
Мы, москвичи,
вдалеке от столицы,
как дикари,
обживаем тайгу.
Падает снег,
приближает к нам зиму,
падает снег
непонятно зачем,
падает снег
невесомо, красиво,
наши глаза не
лаская совсем…
1969
ХОЗЯИН ТАЙГИ
Итак, я остался
один
хозяином царства
лесного,
доверены мне карабин,
барбос, да на
месяц съестного.
«Спидола» и,
чтоб не скучать,
две книги -- Есенин и Пушкин.
Я буду теперь
проживать
в заснеженной тусклой избушке.
Я буду под
утренний шум
встречать
голубые рассветы
и в письмах
друзьям опишу
скупую романтику
эту.
Я знаю: не нужно
тужить
и думать о доме
не нужно.
Суровая, жесткая
жизнь.
Но это и есть
моя служба.
1969
*
* *
Какая тишина
вокруг!
Какая тишина…
Луна, мой самый
светлый друг,
как я, в ночи одна.
Какая тишина
вокруг!
Я
нынче не засну.
И смотрит пес,
мой верный друг,
с тоскою на луну.
…Тяну махорку.
Тишина.
Мой пес уснул давно.
Лишь неизменная
луна
глядит на нас в окно.
1969
*
* *
Мне на голову
звезды падают;
для чего – я не
знаю сам…
Я бреду – и
ничуть не радует
эта ночь, что
светила нам.
И взираю на все
печально я,
и развеять
печаль невмочь.
Все последнее,
все прощальное:
эти звезды и эта
ночь.
Этот снег,
голубыми бликами
леденящий тепло очей,
и вот эта дорога
длинная,
что меня
выводила к ней…
Все прощальное,
все последнее:
и сибирская эта
луна,
и равнина
ночная, бледная,
и тайга, что как
тьма черна.
И ее поцелуи
влажные,
и мои – столько раз подряд,
и последнее рук
пожатие,
и последний
прощальный взгляд.
Написать ей,
наверно, надо бы,
охладев ко
вчерашним дням…
А на голову
звезды падают…
Отчего – я не
знаю сам.
1969
ПРОЩАНИЕ
Знаю: нужно
сказать «до свидания»,
но никак не
хватает голоса…
О как хочется
мне на прощание
целовать твои
руки, волосы,
эти губы до
блеска алые,
эти плечи твои
любимые
и вот эти глаза
лукавые,
в самом сердце
моем хранимые.
В жизни так
очень часто водится:
остается любовь
одна.
Мы уходим,
верней, расходимся,
только здесь ни
при чем она.
Может, что-то
тебе и вспомнится,
если встретишься
с ней в пути.
Ты ее обогрей,
бездомную,
а меня за нее
прости.
Но на счастье в
дорогу дальнюю
ты мне
что-нибудь пожелай.
Я уже не скажу
«до свидания».
Знаю: лучше
сказать «прощай».
1969,
с.Ястребово,