* * *
Девушка.
Птица. Россия…
Песня
грустна и светла.
Что
мне иная стихия? –
Ночь
без любви и тепла.
Версты
дорог отмеряя,
шел
я, дрожал на ветру.
Нету
без Родины рая,
здесь
я рожден и умру.
Небом
ли душу омою,
в
глине бесследно ль сгнию –
только
бы небо – родное,
только
бы землю – мою.
1982
РОДИНА
Россия,
ты уходишь от меня.
Остановись!
Я
больше ждать не смею!
Но
с каждым днем всё ближе и роднее
дом
над рекой, колодец у плетня…
Что
мне заменит Родину мою?
О
чем сказать могу чистосердечно?
Я
вижу этот дом и эту речку,
Россия,
здесь тебя я узнаю.
Моя
любовь давно уже не та…
Казалось
мне, Россия, – ты святая.
И
вдруг увидел я, что всем чужая
ты
в этом мире, словно сирота.
Бесцельная,
плутаешь, как во мгле.
Бурьяном
заросла твоя дорога.
Россия,
далеко ль уйдешь без Бога?
И
есть ли путь без веры на земле?
1982
* * *
Синее
пронзительное небо,
белые
сугробы облаков…
Сколько
б раз, о Боже, здесь я не был,
этот
свет – загадочен и нов.
И
своей неистребимой новью
он
всю жизнь к себе меня влечет.
Кровь
моя наполнена любовью
к
нежному до дрожи Подмосковью,
и
лишь вместе с неподкупной кровью
из
меня любовь моя уйдет.
1989
УШЕДШАЯ
РОДИНА
Дочь
моя,
родилась
ты в Советском Союзе,
лишь
три года ты в нем пожила.
Об
огромной стране как о тяжкой обузе
нам
безродная нечисть лгала.
Да,
мы Родины нашей тогда не ценили,
к
морю южному мчась без труда.
Мы,
как блудные дети, семье изменили,
и
пришли к нам нужда и вражда.
Ты
услышишь не раз как о сказочном чуде
об
ушедшей Отчизне своей.
Той
великой страны больше нет и не будет.
Много
раз мы поплачем о ней.
Мы
свободными были, спокойно общались,
всех
нас праздник за стол собирал…
Мы
с червонцем в кармане
на
поезде мчались
хоть
на Запад и хоть за Урал.
Не
смогли удержать мы бесценного груза
ясных
лиц и открытых дорог…
…Я
стоял на земле пограничной Союза,
и
Балтийское море плескалось у ног…
1993
* * *
Над
Россией тяжелые тучи…
Кто
нам скажет, что время пришло?..
Пьет
мужик, ожиданьем измучен,
чтобы
стало на сердце светло.
В
ожиданье померкла природа,
ждет
Россия, что кто-то придет, –
и
наладится жизнь у народа,
и
вздохнет молчаливый народ.
Сколько
пропито в этом молчанье!
Кто-то
видит свободный прогресс
в
бестолковом своем одичанье,
в
гоготанье
над
«Полем чудес».
А
в стране погибают солдаты.
Но
не с теми воюют они…
Не
о том говорят депутаты,
разомлев
от мышиной возни.
Дети
в нашем метро просят хлеба.
Веселится
картавый экран.
Над
Испанией – чистое небо.
Над
Россией – тягучий туман…
1995
ИМПЕРИЯ
Я
видел всё: и Север, и Сибирь,
и
южный край, и западное море,
я
испытал стремительную ширь,
я
погулял в Союзе на просторе.
Я
строил для страны газопровод,
я
мерз в траншее в непросохшей робе,
в
степях татарских возводил завод,
который
нынче больше всех в Европе.
Я
научился Родину любить.
Я
знал тоску солдатских серых будней…
Возможно
ль мне всё это позабыть?
Как
на руинах в наше время жить,
которое
чем дальше, тем паскудней?
Одна
лишь цель мне может силы дать,
не
жалко жизни, чтоб ее достигнуть:
Империю
былую воссоздать,
врагам
России по делам воздать
и
Храм Спасенья на Крови воздвигнуть.
1997
СОЛНЦЕ
РУССКИХ
Время
русских еще не пришло,
наше
солнце пока не взошло.
Мы
живем в полуночной стране,
день
далекий мы видим во сне.
Слишком
плотно объяла нас тьма,
нам
родная страна – как тюрьма.
Людям
наши слова не слышны,
наши
слезы во тьме не важны.
Пусть
безумен в жестокости враг,
точим
мы безысходность и мрак.
И
в глазах, где отчаянья нет,
зреет
грозный спасительный свет.
Мало
нас, кто упорен и смел,
кто
глухое безделье презрел.
Мы
готовим великий восход,
наше
солнце без нас не взойдет.
2001
ВОЗМЕЗДИЕ
(11
сентября 2001 года)
С
каким животным иудейским страхом
с
экранов тараторили они!..
Америка,
поставленная раком, –
единственная
радость в наши дни.
И
не хочу жалеть я этих янки.
В
них нет к другим сочувствия ни в ком.
И
сам я мог бы, даже не по пьянке,
направить
самолет на Белый дом…
2001
МЫ
Мы
втянуты в кровавый смерч,
нас
по живому расчленяют.
Телеэкран
смакует смерть,
и
бесы в ангелов стреляют.
По
детям лупит пулемет
под
знаменем «аллах-акбара».
Никто
уже не отведет
от
нас грядущего пожара.
Мы
разбазарили страну,
мы
оказались разнородны,
свою
трусливую вину
в
себе смиряя безысходно.
Мы
не услышим добрых слов –
бесстержневое
поколенье,
предавшее
без сожаленья
столетья
войн и мук отцов.
Под
дудку скурвленных властей
пятнадцать
лет уже танцуем.
Из
года в год мы голосуем
за
гибель собственных детей.
И
всласть гогочем над собой,
невольники
самообмана.
Кровь
и «Норд-Оста» и Беслана –
на
нашей совести немой.
Нам
так легко про всё забыть
и
связь порвать любых наследий.
Нас
образумит, может быть,
лишь
тьма немыслимых трагедий.
2004
* * *
Ехали
мы ехали день за днем,
всё
терпели, думали: подождем.
Родина
ты Родина, свет и мрак.
В
новый век пробились мы кое-как.
Нас
манили райскою красотой.
Что
же мы увидели пред собой?
На
лугах – не скошенная трава,
в
городах – усохшие дерева.
Вдоль
дороги – взорванные дома,
На
флагштоках – траурная тесьма…
Как
с душевным трепетом совладать?
Солнца
в небе скомканном не видать.
Пасмурно
и ветрено за окном.
Мчатся
тучи низкие. Снег с дождем.
Впереди
– мертвящие холода.
Вот
мы и приехали. В никуда.
2004
ШАЛЬНАЯ
ДУША
Скучно
миру без крови и слез.
Дивиденды
– его аргументы.
Русских
поезд свалили с колес
под
всемирные аплодисменты.
И
мы сами (Всевышний, прости),
как
в затменье душевного слома,
разобрали
стальные пути,
чтобы
сдать по цене металлома.
Размотали
богатства страны,
не
боясь неизбежной расплаты.
И
ничьей не отыщешь вины,
если
все как один виноваты.
Эх,
Россия, шальная душа!
Всё
б тебе куролесить и плакать!
Изведешь
ты себя до гроша,
только
будут бубенчики звякать
в
голом поле, где ветер и снег,
и
летящая белая тройка…
Но
иссякнут гульба и попойка,
образумится
наш человек.
Да,
поднимется русский колосс,
восстановит
свистящие рейсы,
чтоб
свалиться опять под откос
и
продать безнадежные рельсы…
2005
* * *
И
третий Ангел вострубил,
и
воды сделались полынью,
и
треть земли под неба синью
покрыло
сонмище могил.
Пыль
неземная свет затмит,
морские
воды станут кровью,
когда
над нашей грешной новью
четвертый
Ангел вострубит…
2003
* * *
Уже
на всё махнул рукою вроде я,
одной
идее до конца служа.
Но
каждый раз на грустную мелодию
зачем-то
откликается душа.
Ну
что ее еще влечет к поэзии,
когда
кругом предательство и ложь,
когда
ищу я слово, точно лезвие,
когда
цена словам – дырявый грош?
Но
тихая послышится мне музыка –
и
теплым светом обогреет грудь,
как
будто доченька ладошкой узкою
слезу
с моей щеки смогла смахнуть…
1996
* * *
Темно-серая
промозглая зима.
В
четырех своих углах схожу с ума.
Целый
день себе я места не найду,
голова
больна и маюсь, как в бреду.
То
мне кажется, что где-то плачет дочь
и
зовет, а я бессилен ей помочь.
То
почувствую, что мать совсем плоха,
и
гоню тоску подальше от греха…
Я
на воздух из квартиры выхожу,
по
сырому снегу в сумерках брожу.
Хлесткий
ветер бьет в лицо со всех сторон,
слышу
гнущихся деревьев тихий стон.
Желтый
свет течет из каждого окна,
и
душа еще сильней напряжена.
Возвращаюсь
к четырем своим углам,
а
за стенкой у соседей пьяный гам.
Чтоб
не слышать этот мат и этот крик,
телевизор
я включаю – лишь на миг.
Там
всё те же обезьяны пьют и жрут,
в
микрофон похабным голосом орут.
Оказался,
будто, я в чужой стране…
Боже
милостивый, что же делать мне?!
Может,
надо убежать куда-то прочь,
да,
боюсь, убью кого-то в эту ночь.
Никуда
мне от себя не улизнуть.
Знаю
только: до утра уж не уснуть.
…За
окном деревья голые темны,
все
бездомные собаки смотрят сны.
И
над городом парю я, как во сне,
отражением
своим в ночном окне…
1998
* * *
Вырвусь
я в своем пророчестве
из
тоски лихих годин.
Даже
в полном одиночестве
я
на свете не один.
Пусть
душа, ни с чьей не схожая,
словно
комната пуста,
предо
мною – матерь Божия
и
спокойный лик Христа.
Лампа
ночью долго светится
над
застывшею строкой.
Есть
мне, с кем глазами встретиться
и
к кому прильнуть душой…
1999
* * *
Запахи
лета, запахи лета!
Солнцем
высоким земля разогрета.
К
стеблям цветов прикасаюсь едва.
Дышит
трава.
Воздух
душистый всей грудью вдыхаю.
Взглядом
полет мотылька провожаю.
После
дождя на лужайке лесной –
пар
голубой.
Что
мы без хрупких и чистых растений?
Что
мы без их ароматных цветений?
Словно
последней отрады лишусь –
не
надышусь.
2001
КОНЕЧНЫЙ
ПУНКТ
В
воспоминаньях бесконечно роясь,
исчезнем
скоро, как весенний снег…
Мы,
словно в уходящий скорый поезд,
успели
впрыгнуть в двадцать первый век.
Былые
сны, былые сердца звуки –
багаж
излишний в спешке ломовой.
Любовь,
мечты, свиданья и разлуки
глядят
нам вслед с надеждой и тоской.
А
проводник вздохнул с улыбкой странной,
рукой
махнул, уняв глухой укор.
На
станции какой-то безымянной
нас
высадит усталый ревизор.
Когда
с мольбою слезной, с переплатой
билет
мы купим, Господи, прости,
то
будет в том билете век двадцатый
конечным
пунктом нашего пути.
И
сколько бы в стремленьи суматошном
мы
ни рвались в незнаемую тьму,
мы
навсегда остались в веке прошлом,
прикованные
намертво к нему.
2001
* * *
Туман
прозрачный над прудом,
сентябрьский
нежный вечер,
березка
в платье золотом
и
свет, который вечен.
Свое
последнее тепло
роняет
шар прохладный.
Хоть
на мгновенье, но светло
в
душе, в судьбе нескладной.
Воды
и неба бирюза,
и,
Божеством отмечен,
слезит
померкшие глаза
тот
свет, который вечен.
2001
* *
Удел
творцов – безблагодарность.
Не
их находит высший грант.
Вознаграждается
бездарность
и
оскорбляется талант.
Так
жизнь устроена людская:
дельцы
резвятся в суете,
а
в ком сильна любовь земная –
живут
мечтой о красоте.
2003
БЕЗ
ОСТАНОВОК
Плывут
поля, в туманах роясь,
леса
мелькают день за днем…
Стучит
на стыках скорый поезд,
без
остановок мчусь я в нем.
В
окно сквозит порывный ветер.
Глаз
от окна не отвожу.
Спрошу:
зачем я жил на свете? –
и
сам себе не подскажу.
Молчу,
не жду назад возврата,
ни
с кем свиданий не хотя.
Вот
так всё ехал бы куда-то,
нигде
уже не выходя…
2004