В Елабуге на кладбище

 

Вот мы и встретились, Марина,

здесь, у раздвоенной сосны,

на русском кладбище старинном

в глуши татарской стороны.

 

Крестов желтеющие лица

скорбят, повернутые вспять...

Здесь так легко остановиться

и так непросто устоять.

 

Всё долгим временем покрыто,

всё тайну горькую хранит:

и глыба красного гранита,

и цепь, сковавшая гранит.

 

Темна могильная завеса,

ее не смею ворошить,

ведь даже книга из железа

не в силах тайну разрешить.

 

Стою один. Смотрю печально.

Ты не меня сюда звала.

Моя дорога не случайно ль

конец твоей пересекла?..

 

И как ни больно расставаться,

еще мы свидимся вдали,

тогда смогу я отозваться

на голос твой из-под земли...

1973

 

 

*  *  *

А за окнами первый снег

пригибает к земле цветы...

Никого со мной рядом нет.

Небеса и поля – пусты.

 

А за окнами красный лист,

в белой пене огонь осин...

Что же взгляд мой печально-мглист

в день забытых моих крестин?

 

Молча в окна смотрю окрест,

опустело совсем село,

за селом моим темный лес,

а на улице так светло.

 

Не прошел еще листопад,

а за окнами первый снег.

Гостю всякому был бы рад,

выпить было бы нам не грех.

 

Всё недавнее замело.

Лишь остался огонь осин.

Так пустынно и так светло

в день забытых моих крестин.

1973

 

 

Холодный дождь

 

На тротуарах фонари –

как опрокинутые свечи,

и блеск расплывчатых витрин

чуть золотит промокший вечер.

Уже и холодно и поздно,

тепло лишь там, в чужом окне.

Так неуютно и беззвездно

вокруг меня, как и во мне.

Сегодня лягу спать едва ли,

но крышу где-нибудь найду,

иду оттуда, где не ждали,

не ждут и там, куда иду.

Все недвижимо, лишь нервозен

в порывах ветер, друг-плачун,

да капли черные, как слезы,

стекают тихо по плащу.

И вот уже, глаза смыкая,

дома огнями не манят.

Но где-то есть душа живая,

которой плохо без меня...

1974

 

 

НОЧЬЮ

 

В домике моем тишь,

на стене дрожит тень,

возится в углу мышь,

и спугнуть ее лень.

 

В доме никого нет.

А в груди моей грусть.

Не хочу включать свет,

а свеча горит пусть.

 

За окном луны срез,

Млечного Пути мост.

В городе кругом блеск,

я не видел там звезд.

 

Маятник стучит в такт

сердцу моему... Что ж,

долго просижу так,

чувствуя теней дрожь.

 

Шорох по углам сник.

Черная в окне гладь.

Встречу петуха крик,

а потом пойду спать.

1974

 

 

ИЗВЕСТНОМУ ПОЭТУ

(Е.Евтушенко)

 

Продавал ты и друга, и брата
и несчастных детей предавал,
вспомни все, что кричал ты когда-то,
что ты клял и кого воспевал...

 

В той эпохе застойно смердящей
чем вскормил ты известность свою? –
ни любви, ни тоски настоящей
не познавший в родимом краю.

 

Отслужив на кремлевских паркетах,
ты и нынче, как прежде, хорош:
проклинаешь тобою воспетых,
но и в этом – по-прежнему лжешь.

 

Ты на сценах, бодрясь как мальчишка,
все танцуешь на длинных ногах.
Как бельмо, все торчишь и торчишь ты
у России в усталых глазах.

 

Все о чем-то кричишь агрессивно...
Брось кривляться, пижон записной!
Неужель самому не противно
грязный кукиш держать за спиной?

Февраль 1989

 

 

ЕДИНСТВО

 

Отцовское чувство безмолвно

и этим весомо вдвойне.

Смотрю на рожденного, словно

он бился под сердцем во мне.

 

Отцу быть мужчиной непросто:

слезинку тревоги сотри,

надежно храни и бесслезно

минутную слабость

внутри.

 

Внутри –

и восторг, и печали.

Не ведать печали грешно.

Два сердца тоскующих ждали

мгновенья, чтоб слиться в одно –

 

в живое, как праздник, единство,

в серьезное наше житье.

...Из боли ее материнства

исходит отцовство мое.

 

Утихнет любая обида:

любимому сладко простить,

лишь только была б не убита

в ней высшая слабость – любить.

 

Тянулись мы к этой неволе,

скрывая упреки свои,

и стали вчерашние боли

сегодня опорой семьи.

 

Но словно в «Мадонне сикстинской»,

по-прежнему тайну хранят

загадочный взгляд материнский,

младенца всезнающий взгляд...

1975

 

 

*  *  *

Опять качаюсь в электричке

в пустом вагоне в час ночной

и вновь угрюмо, по привычке

веду беседу сам с собой.

Я говорю себе: ну что же,

ты пьян, дружище, и – смешон.

Ну посмотри, ты стал похожим

на этот загнанный вагон...

 

Куда-то мчится электричка.

Ее ни в чем я не корю.

Я выйду в тамбур, чиркну спичкой,

к стеклу прижавшись, закурю.

Куда спешу я в этом мраке?

Не лучше ль попросту уснуть?

И жить спокойно, а не в страхе

за этот зыбкий, шаткий путь,

который кажется обманом...

Конец я вижу наперед:

мой машинист напьется пьяным

иль просто стрелка подведет...

1975

 

 

ЦВЕТОК ЗВЕЗДЫ

 

В лесной тиши, в глухом затоне

речной воды

я взял в холодные ладони

цветок звезды.

Вонзился в руку, словно жало,

ее огонь,

звезда, шипя, в затон упала –

прожгла ладонь.

Тогда, склонясь над зыбкой глубью

ночной воды,

ладони свел я и пригубил

глоток звезды...

И мне с тех пор во тьме кромешной

светло всегда,

 в моей душе, земной и грешной,

горит звезда!

1977

 

 

*  *  *

Я шагаю устало

от Москвы на восток...

 

Что-то птица сказала –

я расслышать не смог.

 

Сколько хватит мне  силы,

столько буду шагать.

 

Голос неба России

я хочу разгадать.

 

Всюду прежние лица,

всюду голос родной.

 

Но о чем эта птица

говорила со мной?..

1976

 

 

СОН

 

Прошел наш сон. Как рано он угас.

Как будто он и не касался нас.

Проплыл, как будто рядом, стороной,

лишь зимний холод был ему виной.

 

Нас усыпило сладкое вино.

На краткий миг согрело нас оно.

В безмолвном жутком холоде зимы

какой-то миг, но все ж любили мы.

 

Один, прекрасный миг небытия.

Но ты шепнуть успела: я твоя...

И губ моих привычною рукой

коснулась – и была уже другой.

 

Уже была чужда и холодна.

Очнулся я в ознобе ото сна.

Во рту горчит. Ну что ж, я пил вино.

Пройдет ли эта горечь – все равно.

30 декабря 1976

 

 

Птицы

 

То ли осень спешила проститься,

то ли взгляд мой  в изломе больном, –

золотая тревожная птица

за моим промелькнула окном.

 

И не видно. А что-то ведь было!

Как уныло застыл окоём...

Это сонная птица накрыла

всю окраину серым крылом.

 

Если что-то и было – всё мнимо.

Я не помню ни лет и ни дат.

Только вижу: всё мимо и мимо

разноцветные птицы летят...

1978

 

 

Тень

 

Я спал. Над землею висела луна.

Она освещала мой сон.

И сумрак надежным хранителем сна

стоял, надо мною склонен.

 

Но чья-то большая и странная тень

скользила по голой стене,

чуть видная в лунности тающих стен,

она приближалась ко мне.

 

Мне снился двойник мой с угрюмым челом,

неведомой скорбью томим,

и юная женщина с бледным лицом

стояла, как тень, перед ним.

 

Спросил он: «Ты кто?» И, лицо наклоня,

смахнув его кудри со лба,

сказала она: «Не узнал ты меня...

К тебе приходила Судьба...»

 

И утренний свет одинокой звезды

нарушил тревожный мой сон,

как будто предчувствие близкой беды,

как чей-то оборванный стон!

 

Открыл я глаза, и сияющий день

ознобом прошел по спине:

я видел – большая и странная тень

застыла на голой стене...

1978

 

 

*  *  *

...Не погубить себя во зле,

и не убить, и не украсть,

пройти свободно по земле –

и чтоб ни разу не упасть.

 

Чтоб, не споткнувшись, пронести

такое чудо, как любовь,

когда на всем твоем пути

цветы и кровь, цветы и кровь...

1978

 

 

*  *  *

Как долго падала звезда!

И не сгорала, не сгорала!

Что даже черная вода

ее паденье отражала.

Как ослепительная нить,

прошила тьму воспоминаний

и словно тысячу желаний

мне обещала совершить.

Я думал: это тень беды,

мой смертный взлет – ее паденье...

Но путь судьбы, как путь звезды,

мне вдруг открылся на мгновенье.

В разрезе мрака вновь возник

знакомый лик – сожженный идол.

Чего не знал – я всё увидел,

о чем не думал – то постиг.

Погасла черная вода.

Но долго ночь еще светилась...

Скользила по небу звезда,

как по лицу слеза катилась...

1978

 

 

ХОЛОД

 

Ранним утром на грани рассвета,

сновидений прервав череду,

я проснулся от яркого света –

за окном зажигали звезду.

В лунном камне забытой сережки

отражалась тревожно она...

На подушке – засохшие крошки

и багровые капли вина.

 

Словно чувствуя пагубность риска

задержаться в нашествии дня,

ночь уходит легко, как метиска,

что под утро ушла от меня.

 

Вижу небо, но взгляд мой расколот,

помню губы, а дальше – провал.

Вот и все, что осталось, да холод

этой комнаты стены сковал.

 

Как не хочется думать о стуже!

Хоть бы время текло поскорей!

В окна ветер сквозит. Почему же

я не рядом с любимой моей?..

1979

 

 

ПОТЕРЯННАЯ МЕЛОДИЯ

 

Я потерял мелодию одну.

Еще вчера она во мне звучала

и так легко на чувство отвечала,

лишь трогал я минорную струну.

 

Она всю ночь была со мной во сне,

мы над землей летели с ней на пару...

А вот наутро пробую гитару –

она не возвращается ко мне.

 

Уже беззвучно в воздухе летя,

кружась, плутая за моей спиною,

мелодия, потерянная мною,

наверно, в страхе плачет, как дитя.

 

Теперь моя мелодия ничья,

опять хранит молчание до срока.

О, как же ей, должно быть, одиноко

там, без меня, в глуши небытия...

1979

 

 

изгой

 

Лишь голосу неба послушен,

средь моря людского – изгой,

смешон, одинок и не нужен,

поэт в этой жизни – чужой.

 

Дитя беспризорное света –

на мир этот грустно глядит...

Печальное сердце поэта

гармонию неба хранит.

 

Он время грядущее знает,

но там – утешения нет...

Звезда в небесах угасает,

когда погибает поэт.

 

Пришелец из мира иного,

он в этом бездушье пустом

погибнет от сердца больного,

а пуля – настигнет потом...

22 января 1994

 

 

ИСПЫТАНИЕ

 

Одни живут на свете для блаженства,

другим дается жизнь как испытанье.

Лишь та душа достойна совершенства,

что в этот мир приходит для страданья.

 

Но бытие земное нам дается

не ради прав пустых, а ради правды.

Чинам, богатству смерть в глаза смеется,

и перед нею все мы равноправны.

 

Мы загрустим, бывает, осторожно,

вдруг замолчав на чьей-то пьяной тризне...

Да, этой жизни смысл познать возможно,

но только – там...

Лишь за пределом жизни.

23 января 1994

 

 

ИНВАЛИД

 

Толкал безногий инвалид

свою тележку по вагонам,

он был всклокочен и небрит,

он звал нас «братьями» со стоном.

 

На грязном ватнике его

прожженные зияли дыры.

Знать не желая ничего,

смотрели в окна пассажиры.

 

Он песню пел про ямщика,

про степь глухую под снегами

и только морщился слегка,

толкаясь красными руками.

 

Он песню пел про дальний путь,

косил глазами налитыми,

хрипел «подайте что-нибудь»

он между песнями своими.

 

Еще он жизнью дорожил,

и полыхал во взгляде пламень...

Он этой муки тяжкий камень

навеки в душу мне вложил...

1980

 

 

*  *  *

Тая обиды про запас,

бывает, связи рвем с друзьями,

но жизнь всегда сближает нас

с людьми, которых стоим сами.

Мы лжи боимся, как чумы.

Но для других честны всегда ли?

Когда-то, может быть, и мы

чужих надежд не оправдали.

Во зле никто не обвинит,

но ожидания напрасны,

что случай вдруг соединит

с людьми, которые прекрасны.

Мы перед совестью своей

за все ль останемся спокойны?

А жизнь приблизит к нам друзей,

которых будем мы достойны.

1980